Ванда достает из сумки телефон, пишет смс: «На улице ливень, мне пришлось спрятаться в кафе», – тут же стирает слово «кафе», пишет: «в подъезде», – продолжает: «Пожалуйста, не мог бы ты за мной зае…» – но тут же снова стирает, теперь уже все, целиком: и так ясно, что Витя за ней не заедет, ему не по дороге, а бензин стоит огромных денег, поэтому раз и навсегда договорились, что с работы домой она должна добираться сама, тут совсем близко, три троллейбусные остановки, пешком – всего полчаса, заодно бесплатный фитнес, очень полезно, нет ничего полезней, чем ходить пешком.
Патлатый великовозрастный придурок с подростковым рюкзаком отходит от прилавка, довольный, с кофе и каким-то ужасающим кремовым пирожным, жирным и липким даже на вид, как же это, наверное, вку… отвратительно, на голодный желудок может сразу стошнить, не смотри на него, не смотри, отвернись, дура, он же решит, что ты с ним заигрываешь, начнет знакомиться, и что тогда?
Но придурок, к счастью, не лезет знакомиться, а садится за стол, правда совсем рядом с Вандой, но на нее даже не смотрит, шумно отхлебывает из картонного стакана, достает телефон и громко, как будто всем вокруг интересно слушать о его делах, говорит: «Отличный получился ливень, загнал нас в «Кофеин», такой молодец. Хочешь не хочешь, придется кутить».
Ванда помимо воли снова косится на него, вернее, на пирожное в его тарелке, просто лишний раз убедиться, что сам вид нездоровой еды внушает ей отвращение, а вовсе не аппетит, и тут замечает, что вместо телефона придурок прижимает к уху здоровенную берцовую кость, искусственную, конечно, искусственную, такие продают в зоомагазинах для собак, вернее, для их ненормальных владельцев, которым зачем-то приспичило держать в квартире животных; неважно, факт, что никакого телефона у патлатого психа нет, только эта игрушечная кость, а он говорит так, как будто его внимательно слушает какой-то другой человек, явно такой же придурок, и отвечает глупостями на глупости: «Кути на здоровье, душа моя, только предпоследнюю голову не прокути»… Так, нет, стоп, никто ему не отвечает, это же не телефон, ясно, что псих разговаривает сам с собой, как его только на улицу выпустили, и главное – зачем?! И что теперь делать – выскакивать под дождь? Или оставаться тут в надежде, что псих не заметит и не набросится, а если набросится, можно будет убежать и спрятаться за стойку, где гудят кофеварки и хлопочет толстая татуированная дура? Или за это могут оштрафовать? А может быть, лучше спрятаться в туалет? Прямо сейчас? Там наверное жутко воняет, зато можно запереться и никого не впускать. Впрочем, легко сказать – не впускать. А если они начнут стучать и требовать, чтобы вышла? А вдруг туалет платный? Нет, не надо туда ходить. Лучше тихо стоять, помалкивать, крутить в руках телефон, смотреть на дверь, как будто я договорилась здесь встретиться с… например, со своим мужем и теперь его жду. Кстати, хорошее объяснение, если начнут выгонять за то, что ничего не купила, так им и скажу…
* * *
– Вы проголодались и хотите пирожное, – сказал псих.
Оставалось надеяться, что он продолжает говорить по телефону, то есть лопочет бессмысленные глупости, прижав к уху собачью игрушку, но надежда не оправдалась.
– Вы проголодались, – повторил псих.
Теперь он стоял перед Вандой с картонной тарелочкой в руках. Из нагрудного кармана его куртки торчала берцовая кость, уместившаяся там едва ли наполовину.
– Забирайте, – предложил он. – Я его еще не ел. Принести вам чистую ложку?
Ванда оцепенела от ужаса. Больше всего на свете она боялась посторонних мужчин. То есть, пока они просто идут мимо по улице, еще ничего, но когда подходят и начинают говорить, хуже не придумаешь. Спросит о чем-нибудь, и сразу становится невозможно не ответить. А отвечать нельзя: слово за слово, и он пойдет за тобой до самого дома, а назавтра вернется, уже никогда не отстанет, и что тогда делать? Что тогда делать, что?! Кто меня защитит? Все скажут: сама виновата, меньше надо кокетничать с посторонними мужчинами, – и будут совершенно правы.
А тут даже хуже, чем просто посторонний мужчина. Какой-то псих с костью. И на помощь позвать нельзя, потому что ничего не купила, не заказала, не оплатила, просто зашла спрятаться от дождя, спасибо, что не выгнали, но если начать скандалить, выгонят непременно, истерички никому не нужны.
И дождь, как назло, не перестает.
Ванда собрала все свое мужество и отрицательно замотала головой. «Я позвоню в полицию, – думала она. – Я сейчас позвоню в полицию». Ясно, что звонить бесполезно, но каждый молится, как умеет. Ванда – вот так.
– Не хотите? – огорчился псих. – Ладно, дело хозяйское. Сам съем. Это мое любимое пирожное – с громом. Сезонное блюдо, обычно их начинают печь ближе к лету, и вдруг, пожалуйста, в середине апреля, нам очень повезло.
Безмолвная молитва про полицию, похоже, помогла. Псих оставил Ванду в покое, вернулся на место, взял пластиковую вилку, отломил кусок пирожного и отправил в рот. На улице громыхнуло, так страшно, что Ванда сперва подумала, террористы что-то взорвали, но после того, как в небе коротко вспыхнула злая белая молния, поняла: ничего страшного, просто гром. Первый весенний гром. За зиму успела забыть, как это бывает.
– Вот видите, я говорил чистую правду, – заметил псих. – Это пирожное с громом. Отлично удалось, вон как гремит. Зря вы отказались. Может быть, все-таки попробуете?
«Позвоню в полицию, – твердила про себя Ванда. – Позвоню в полицию, позвоню в полицию, позвоню в полицию». Все-таки слишком короткая молитва. И, судя по результату, не очень действенная. Но может заткнет его хотя бы на пару минут.
– Извините, что докучаю, – сказал псих. – Просто не могу спокойно смотреть на голодных людей. Однажды, много лет назад меня укусила заботливая-бабушка-оборотень. И теперь чем ближе полнолуние, тем больше мне хочется всех вокруг накормить. Вам еще повезло, что сегодня всего лишь двенадцатый лунный день. И я более-менее держу себя в руках. Но все равно…
Внезапно оказалась, что голова его по-старушечьи повязана платком – синим, в мелкий белый горох. А из кармана вместо пластиковой кости теперь торчала поварешка, измазанная чем-то подозрительно похожим на томатную пасту. Если называть вещи своими именами, на кровь.
– Борщику тарелочку? – дребезжащим тоненьким голоском предложил псих. – Котлеточку? С картошечкой? Компотику? Или все-таки кофе с пирожным? Соглашайтесь, не пожалеете. Только скажите: «да»!
И ведь сколько вокруг народу, а никто бровью не повел. Не обратил внимания, что посреди кафе сидит взрослый мужчина в бабьем платке, с окровавленной поварешкой. И пристает к незнакомой женщине. А что, им – нормально, как будто так и надо. Как будто можно вообще все.
Надо уходить, – решила Ванда. – Он теперь не отстанет. Поэтому надо немедленно отсюда уходить. Очень жалко сапоги и пальто, но ничего не поделаешь. Высушу как-нибудь. Зато может быть еще успею приготовить ужин. Овощное рагу – это довольно быстро. И Витя не будет ругаться.
С самого начала надо было идти домой, а не отсиживаться в грязном кафе, – думала она, переступая порог.
Зонтик даже из сумки не достала. Ясно, что на таком ветру сразу сломается. Жалко, хорошая, почти новая вещь. Витин подарок на позапрошлое Рождество. Стоит почти десять евро. Лучше уж потерпеть.
* * *
На улице оказалось даже хуже, чем можно было представить, глядя из кафе, что творится за окном. Как будто не просто дождь, не ливень даже, а водопад. Очень холодный. Как лед, только жидкий. И всюду. Везде. Буквально за несколько секунд Ванда промокла насквозь. Теперь даже прятаться где-нибудь не имеет смысла. Все равно все уже испорчено – и пальто, и сапоги. Страшно подумать, что скажет Витя, когда увидит, в каком состоянии ее одежда. Не уберегла! Хоть вовсе домой не возвращайся.
Но что я могла поделать? – беспомощно подумала Ванда. – Там – псих, тут – дождь. И зонтик все равно не помог бы. И ужин до сих пор не готов. И…
Она поняла, что плачет. Идет по улице, среди бела дня взрослая женщина тридцати четырех лет, под дождем, без зонта и плачет у всех на глазах, как городская сумасшедшая. Подумала: вот бы меня сейчас сбил троллейбус. А еще лучше – какой-нибудь мотоцикл, я их ненавижу. И я бы сразу умерла, а подонка на мотоцикле посадили бы в тюрьму. И так было бы хорошо!
* * *
Удар оказался довольно сильным. Но все же не настолько, чтобы не устоять на ногах. Сперва Ванда оглядывалась по сторонам в поисках сбившего ее – неужели и правда мотоциклиста? – но никого не обнаружила. Не только мотоциклиста, а вообще никого. Никаких людей и транспортных средств. И наконец поняла, что сама на ходу врезалась в каменную стену, ослепла от слез и дождя, не увидела, куда идет, теперь, наверное, лицо разбито, нос, по крайне мере, болит, что на работе подумают, и пальто… ПАЛЬТО! – в панике спохватилась она. Так и есть, порвала. Ну все. Конец.
